Пятница, 29.03.2024, 17:03

ТРУДЫ
Вяч. Океанский
Выбор добра и зла не зависит от дня недели…

Приветствую Вас, Гость · RSS
Меню сайта
Центр кризисологических исследований
Логоцентрическая культура и её кризис
Категории каталога
А.С.ХОМЯКОВ: ПОЭТИКА И МЕТАФИЗИКА [8]
200-летию со дня рождения русского Леонардо посвящается
Не вошедшие... [2]
Статьи разных лет
 
 
 Тексты
 
Начало » Тексты » Статьи » Не вошедшие...

АСТРОПОЭТИКА И ПОЭТИЧЕСКАЯ КОСМОЛОГИЯ В РОССИИ

Русская метафизическая поэзия Нового и Новейшего времени рождается в контексте рефлекторного взаимодействия «картин мира», связанных, с одной стороны, с церковно-библейской космологией, а с другой – с Вселенной развивающегося европейского естествознания, кроме того, образ нестационарного космоса был предвосхищен в поэтических мирах русских авторов. Таким образом, в русской поэтической космологии опробованы предельно различные модели универсума, что говорит о её высокой холистической продуктивности.

Софиологическая проблема ’человек и тотальность’, преломленная в фокусе русской метафизической поэзии, обращена к тем формам присутствия, которые не вмещаются в отмерянный судьбою природный круг земного бытия. Это особенно впечатляет на фоне трудноопровержимых данных современной геологической науки: «Геологические временные шкалы столь обширны, что только по аналогии можно получить некоторое слабое представление о бездне времени, отделяющем нас от возникновения Земли. Одна из таких аналогий представляет историю Земли в виде трехчасового фильма. По этому сценарию мы – как вид, конечно, а не лично вы или я – торжественно появились бы в кадре лишь в последнюю секунду» (1). Эта малость, мизерабельность, казалось бы, явно способствующая устойчивому и неотменимому геоцентризму человеческой макроистории – само экзистенциальное осознание антропологического местоположения (2), тем не менее, не прибило «мыслящий тростник» к земле.

Интересно, что «звездные войны» против русского присутствия в космосе начались очень давно и прежде всего в интеллектуально-культурологическом пространстве. О. Шпенглер, например, глубокомысленно указывал на метафизически-исходный равнинный антиастрономизм русских: «Русский астроном – ничего более противоестественного быть не может. Он просто не видит звезд; он видит один только горизонт… Коперниканская система для него смехотворна в душевном смысле…» (3). Опровержению или, лучше сказать, принципиальной коррекции этого тезиса, касающегося внутренней морфологии русской ментальности, и будет посвящен приводимый здесь нами, исследуемый и комментируемый текстуальный материал из русской философской поэзии (4). Ведь именно в поэзии, как подчеркивал ещё Аристотель, душа говорит о всеобщем…

Не только потрясающие успехи отечественной наблюдательной и релятивистской астрономии, а также экспериментальной и теоретической астрофизики в ХХ веке (стоит здесь вспомнить следующие имена знаменитых ученых: Воронцов-Вельяминов, Амбарцумян, Шкловский, Новиков, Зельдович, Кардашев…), но и сам ход культурно-исторического бытия, в котором «вселенная астрономии только насильственно может быть вырвана из человеческой истории» (5), подводит нас к мысли о том, что сами космические притязания человечества в определенном аспекте вышли из церковной ограды. Христианство секуляризировало космос, в известном смысле расколдовало (!) тотальность вообще. Уже в IV веке новой эры свт. Василий Великий пишет о Божьем мире как «художественном произведении, доступном созерцанию всякого» (6), а свт. Григорий Богослов указывает на то, что «небо, земля и море есть дивная книга Божья, которую надо уметь читать» (7). Познаваемость Божьего мира, связанная с благоговением пред непостижимою тайною его Творца – при всех существенных и порою весьма драматичных отклонениях от этой идеальной гносеологической программы как в Западной Европе, так и на Св. Руси – стала примерно с этих пор и вплоть до ХVIII века, до необратимого барочно-романтического кризиса риторико-классической культурной парадигмы, ценностно значимой и считалась неотъемлемо входящей в определенную аксиологию благочестия.

Об этом, к примеру, свидетельствуют знаменитые ломоносовские «размышления»:

Открылась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне – дна.
/36/ (8)

Характерно, что перед нами здесь именно открытая звездная бездна.
Несколько позднее, у романтиков, астральные области также маркируют триумф гнозиса и со-общительности, прорывающих мировую тьму. Так у К.Н. Батюшкова в послании «К другу»:

…яркий Веспер засияет
На темном севере…
/59/

Не земля, а небо – истинное прибежище поэтической мысли; именно туда исходно обращен лирический герой Д.В. Веневитинова («Сонет»):

На крылиях любви несется мысль моя,
Она затеряна в юдоли заточенья,
И все зовет ее в небесные края.
/68/

Пред нами – характерный пример поэтического платонизма, который можно часто встретить в метафизической лирике В.А. Жуковского, А.С. Хомякова, позднего А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Д.С. Мережковского, В.С. Соловьева.
Но если у раннего А.С. Пушкина в «Сказке о Царе Салтане» мироздание в целом пребывает в эпическом покое, хранящем сопряженное различие небес и земли (в небе звезды блещут – в море волны плещут), сохраняющее во всем свое первичное качество, то В.К. Кюхельбекер, отмечая креативное «Родство со стихиями» в одноименном стихотворении, создает интересный витальный образ, указывающий на волновую природу мироздания и предвосхищающий картину нестационарного космоса:

…волны небес… /71/

При всей сложности и запутанности во внутреннем обустройстве мироздания, мы видим четко выраженную креационистскую модель мира в его стихотворении «Рождество»:

Сей малый мир пред оными мирами,
Которые бесчисленной толпой
Парят и блещут в тверди голубой,
Одна пылинка; мы же – что мы сами?
Ничто вселенна пред ее творцом.
/71-72/

Даже для таких романтиков-агностиков, к каковым принадлежал Е.А. Баратынский, не закрыта вполне возможность метафизических люминофаний через звезды; в стихотворении «На смерть Гете» о великом новоевропейском гностике сказано буквально следующее:

Была ему звездная книга ясна. /89/

Лирический герой Ф.Н. Глинки также претендовал на полный гнозис («Все сущности вместив в себя природы…») и

…обнимал сознанием пространство… /96/

В думе А.В. Кольцова «Великая тайна» звезды рассматриваются как своеобразные родники космической витальности:

Бездна звезд на небе,
Бездна жизни в мире…
/118/

С другой стороны, В.Г. Бенедиктов в стихотворении «Сон» подчеркивает несоизмеримость человеческой и звездной жизни, прежде всего – по масштабному фактору:

…звезд
лампады –
Океаны света, страшные громады,
При которых весь твой мир в его убранстве
Жалкая пылинка в мировом пространстве.
/121/

Вместе с тем, в звездном мире заложена символика духовных процессов, реализуемых в земной жизни людей, о чём свидетельствует бенедиктовское стихотворение «Комета»:

Комета яркая – системам не верна…
…………………………………………….
Так мысль блестящая, высокая мечта
Пугает чернь земли…
/121/

В стихотворении Ф.И. Тютчева «Как сладко дремлет сад тёмно-зеленый» звёзды являются откровением о начале миротворения:

Таинственно, как в первый день созданья,
В бездонном небе звездный сонм горит…
/127/

Хотя, как свидетельствует Библия (см.: Бытие, 1 : 14 – 15), сами звёзды были сотворены (или во всяком случае: явлены!) лишь в четвертом «дне» (акте!) творения. У поэта-романтика очевидна здесь недопустимая в экзегезе метафоризация библейского образа.

В другом тютчевском стихотворении «Ты долго ль будешь за туманом…» сама Россия сравнивается с погасшей «звездой», с «оптическим обманом», с «пустым и ложным метеором» /136/. Во всяком случае земная реальность прочитывается в небесных знаках.
Интересно, что лирическое Я А.А. Фета («На стоге сена ночью южной…») помещается в самую гущу астральной жизни:

И хор светил, живой и дружный,
Кругом раскинувшись, дрожал.
………………………………………
Над этой бездной я повис.
/147/

В знаменитом «шопенгауэровском» стихотворении Фета «Измучен жизнью, коварством надежды» мы встречаемся с опытом световой синхронизации космоса:

…прозрачна огней бесконечность,
…бездна эфира…
/148/

А в иных текстах поэт всячески подчеркивает свою причастность миру звезд, «родство с нетленной жизнью звездной» /149/ – в стихотворении «Как нежишь ты, серебряная ночь…», «чтение смысла» звездной «огненной книги» /150/. Поэт обращается даже к «Угасшим звездам»:

Может быть, нет вас под теми огнями:
Давняя вас погасила эпоха…
/155/

Встречаются глубинные параллели между миром мысленным и миром звездным. Например, у А.С. Хомякова – одного из самых ярких «звездочётов» русской поэзии (на котором будет уместно остановиться несколько подробнее) – в качестве многолинейного и многопланового символа предстают «звёзды», сообщающие миру особую непроявленную глубину и выступающие вестниками этой глубины, как, например, в стихотворении с одноимённым названием «Звёзды»:

За ближайшими звездами
Тьмами звёзды в ночь ушли...
Всё звездами, всё огнями
Бездны синие горят.
[138] (9)

Но непостижимая, головокружительная даль поднебесных пространств для метафизического лирика и богослова-экклезиолога Хомякова таинственно со-устроена с близостью спасительной нити в безднах мироздания, и, потому, человек (в стихотворении «Ночь») не потерян, у него есть главная софийная опора, ибо:

Так, как звёзды на небе горят,
Как горит лампада пред иконой.
[136]

И даже — более того:

Звёзды светят, словно Божьи очи. [135]

Наиболее интересное поэтическое явление, отнюдь не характерное для специфики мировосприятия XIX века — хомяковское описание неба как тверди (приближающееся к библейскому гнозису: «И создал Бог твердь... И назвал Бог твердь небом» /Бытие, 1:7-8/), о чём косвенно свидетельствуют уже следующие жизнеутверждающие строки:

И шире мой полёт, живее в крыльях сила...
............................................
Так раненный слегка орёл уходит выше
В родные небеса.
[108]

Родина и приют орла оказываются вовсе не на земле, не в нашем дольнем мире бесконечных тревог и опасностей, а — в небе: в «родных небесах» раненой небесной птице как будто бы уготована опора и, стало быть, «твердь»... Так мыслит поэт и сам о себе:

Взглянул я на небо — там твердь ясна:
Высоко, высоко восходит она
Над бездной;
Там звёзды живые катятся в огне
И детское чувство проснулось во мне,
И думал я: лучше нам в той вышине
Надзвездной.
[122]

Перед нами — художественный топос, в котором небо — твердь! Потому не только раненый орёл, но и поэт в своём раздумии может уходить в небо как домой, обретая там покой и отдохновение...

Стихотворение А.С. Хомякова «К детям», написанное по поводу смерти его старших сыновей — Степана и Фёдора, глубинно выражает эту поэтическую метафизику (10). Очевидно, что оно могло быть написано только с опорой на топику «твёрдого неба», делающей уместным само молитвенное общение с теми, кто уже «переселились на небеса» (кавычки при этом фразеологизме можно снять) — в горние обители святых, равно как и позволяющей верить в существование тонкого ангельского мира... Перед нами — послание, особенно близкий романтику Хомякову жанр. Однако в данном случае мы имеем дело с поэтическим обращением совершенно особого рода, а именно — с молитвенным обращением. Возможность и необходимое условие его протекания — не просто наличие субъекта, к которому послание может быть обращено, но — персонифицированное пространство, отнюдь не гомогенное и не однородное, а существенно анизотропное, ибо в нём оказываются возможными преодоление трагедии и неабсолютность индивидуальной смерти. Стихотворение Хомякова — горестный плач, переходящий в молитву и торжественный гимн. Формально в стихотворении молитвенное обращение вырастает из контекста повествования, завершая его, но, по существу, само повествование-воспоминание развёртывается изнутри молитвенного обращения к умершим детям:

О, дети, в глубокий полуночный час
Молитесь о том, кто молился о Вас…
[115]

Автор изначально стоит «пред иконою», замечая с болью, сжимающей его сердце, лампаду, в которой «погас свет», тёмную безжизненную комнату и пустую кроватку... Но процитированная выше заключительная часть текста говорит нам отнюдь не об отчаянии, которое могло бы логически и психологически последовать за предшествующим описанием, в ней нет и тени пессимизма или разочарования в жизни, но совсем напротив — звучит торжественное исповедание православной веры в Господа Творца и Вседержителя через молитвенное обращение к умершим детям, которые своими чистыми душами уже несомненно приблизились к Богу, Отцу Небесному, и могут ангельски ходатайствовать пред Ним о несчастном и плачущем земном отце...

Перед нами — церковное понимание неба. Для сравнения достаточно показать сколь отличается современная астрономическая картина мироздания от христианской топологии бытия: «...согласно современным представлениям, для Вселенной характерна ячеистая (иногда говорят сетчатая или пористая) структура, которую можно видеть на специально обработанных фотографиях участков звёздного неба. Она напоминает «паутинную сетку»...» (11). В таком разлетающемся «ячеисто-сетчатом» и «паутинном» мире нет места ни душам усопших, ни ангелам, ни Богу, а сама жизнь, по горестным словам С. Кьеркегора, «представляется пустой и безнадежной»...
Большую роль играют в лирике Хомякова поэтическая метафизика гармоничного греческого «космоса» и вытекающий из неё ландшафтный символизм:

Небо, как море, лежит надо мной;
Море, как небо, блестит синевой;
В бездне небесной и бездне морской
Всё те же светила.
[122]

Происходит почти слияние моря и неба, почти смешение в сомкнутости их горизонтов, достигаемое лишь как особое переживание в мистерии подъёма над землёй: небо и море — равноудалены и, потому, слиты.

Со звёздным символизмом связана у Хомякова и одухотворённость человеческой экзистенции, выражающаяся в самой способности к просветляющему мышлению; например, в стихотворении «Остров»:

Мысли ясной благодать. [107]

в поэтическом послании «В альбом сестре»:

...светлыми полна мечтами,
Паришь ты мыслью над звездами...
[69]

в лирико-философском обращении «К И.В. Киреевскому»:

Ты сказал нам: «За волною
Ваших мысленных морей
Есть земля; над той землёю
Блещет дивной красотою
Новой мысли эмпирей»
[126]

в поэтическом тексте «Звёзды»:

Узришь — звёзды мысли водят
Тайный хор свой вкруг земли.
............................................
Звёзды мысли, тьмы за тьмами,
Всходят, всходят без числа, -
И зажжётся их огнями
Сердца дремлющая мгла.
[138 – 139]

Строки хомяковского стихотворения «Видение»:

…хоры звёзд как празднество ночное
Свои пути свершают над землёй…
[117]

предвосхищают звёздную мистерию позднего М.Ю. Лермонтова. Однако, лермонтовский космос, где «звезда с звездою говорит», божественно-антиантропологичен: человек – завистливый соглядатай небесных светил, отъединён от мироздания, обречён на земную тюрьму; и хотя этот поэтический гностицизм – далеко не типичная ситуация лирического героя русской астропоэтики ХIХ столетия, разрешение данной ситуации у Ф.И. Тютчева и А.А. Фета идёт на путях ’антропологического минимализма – космологического максимализма’, задолго предвосхищающих рецепцию Вселенной поэтическим сознанием ХХ века.

Если у Я.П. Полонского в одноименном хомяковскому стихотворении «Звезды» реализуется указанный выше параллелизм, связанный с метафизической символикой ’звездомыслия’:

Посреди светил ночных
…………………………….
Небеса полярные,
Новые созиждутся
Звезды светозарные.
Так и вы, туманные
Мысли…
………………………
Загоритесь некогда
Яркими светилами.
/156/,

то у А.П. Майкова в поэтическом тексте «Допотопная кость», где геологические процессы рассматриваются на более глобальном фоне, мысли открывается некое посткосмическое состояние безжизненной Вселенной:

Оледенелою звездой
Или потухнувшим волканом
Помчится, как корабль пустой,
Земля небесным океаном.
/160/

При общем нарастающем в истории эсхатологическом настрое русская астропоэтика скорее исходила из платонических, то есть – софийно-метафизических (!), нежели физикалистских предпосылок. Так, например, А.К. Толстой в стихотворении «Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!» восклицает:

Много в пространстве невидимых форм и неслышимых звуков,
Много чудесных в нем есть сочетаний и слова, и света…
/161/

В.Я. Брюсов в стихотворении «Мир N измерений» новейшие топологические разработки и гипотезы также склонен трактовать в ключе платонизма:

Наши солнца, звезды, все в пространстве,
Вся безгранность, где и свет бескрыл,
Лишь фестон в том праздничном убранстве,
Чем их мир свой гордый облик скрыл.
/209/

Куда более безотрадной выглядит блоковская Вселенная; так в стихотворении «Моей матери» мир обнажается как бездонная могила:

……………………….в равнине небесной
……………………………………………….
…………………..в это звездное море
……………………………………………..
…………………в житейском просторе
…………………………………………….
Холод могильный везде тебя встретит
В дальней стране безотрадных светил…
/219/

В стихотворении «Миры летят. Года летят. Пустая…»

………………………………Пустая
Вселенная глядит в нас мраком глаз.
/227/

Эта демоническая поврежденность мира и помраченность сознания резко контрастирует с тем опытом космичности, который открывается у Д.С. Мережковского в стихотворении «Бог»:

………мир, Твой вечный храм
…………………………………..
…………звезды говорят…
…………………………….
…………….Ты – мир.
Ты – все. Ты небо и вода,
Ты голос бури, Ты – эфир,
Ты – мысль поэта, Ты – звезда…
/234/

У Н.С. Гумилева в стихотворении «Орёл» звездные миры рассматриваются как особые световые коридоры в ангельские миры:

Орёл летел все выше и вперед
К Престолу Сил сквозь звёздные преддверья…
/239/

При этом хорошо известно, что образ Орла указывает в церковной символике на высоту богословского ведения.

Между тем, астросимволизм может свидетельствовать и в пользу трансцендентальной делюминации онтологии, что, в принципе, может быть контекстуально сопряжено с Шопенгауэром и «Ведантой». Так у Андрея Белого в стихотворном тексте «Философическая грусть»:

Вдали – иного бытия
Звездоочитые убранства…
И, вздрогнув, вспоминаю я
Об иллюзорности пространства.
/244/

Картина нестационарного космоса, открывающаяся крупным планом в современной астрофизике и релятивистской астрономии существенным образом предвосхищена в поэтическом мире М.А. Волошина, где нас встречают следы впечатляющих космологических катаклизмов: «стожар вселенских бурь», «блуждающие светы» /252/ – в стихотворении «В мирах любви неверные кометы…», «пыль миров» /252/ – в поэтическом тексте «Полночных Солнц к себе нас манят светы…». При этом в самую сердцевину мироздания оказывается внедренным «архетип мегамашины» (стихотворение «Машина»), в принципе отличающий нашу современную эпоху рефлективного «логоцентризма» и тотальной «культурологии»:

…звездный космос только механизм
Для производства времени…
/254/

Поэт показывает «трагедию материальной культуры» в стихотворении «Путями Каина»:

Мир распахнулся…
…………………………
Разверзлись бездны звездных Галатей
И только Богу не хватало места.
…………………………………………..
Был литургийно строен и прекрасен
Средневековый мир. Но Галилей
Сорвал его…
/257/

Вселенная – не строй, не организм,
А водопад сгорающих миров,
Где солнечная заверть – только случай…
/259/

Приводимые выше культурно-типологические обобщения могли бы служить поэтической иллюстрацией идей ряда крупнейших мыслителей ХХ века: П.А. Флоренского, С.Н. Булгакова, Р. Генона, Р. Гвардини, М. Бубера, М. Хайдеггера, А.Ф. Лосева…
Отток космического тепла остро прочувствован С.А. Есениным в знаменательном стихотворении «Жизнь – обман с чарующей тоскою…»:

Холодят мне душу эти выси,
Нет тепла от звездного огня.
/271/

Радикальная нестабильность – неравновесность – проблематичность Мирового Целого, открытая наукой на исходе Нового времени, запечатлена в поэзии Н.А. Заболоцкого, который, как известно, «не искал гармонии в природе». Здесь можно привести строки его знаменитых стихов; поэтический текст – «Бетховен»:

…сквозь покой пространства мирового
До самых звезд прошёл девятый вал…
/306/

стихотворение – «Завещание»:

Покоя в мире нет. /308/

стихотворение – «Сквозь волшебный прибор Левенгука»:

…для бездн, где летят метеоры,
Ни большого, ни малого нет,
И равно беспредельны просторы
Для микробов, людей и планет.
……………………………………….
И в углу невысокой вселенной…
/309/

стихотворение – «Когда вдали угаснет свет дневной»:

…в другом углу Вселенной… /310/

стихотворный текст – «Противостояние Марса»:

Кровавый Марс из бездны синей
Смотрел внимательно на нас.
……………………………………
Как будто дух звероподобный
Смотрел на землю с высоты.
/312/

В такой бесприютной Вселенной «душе не позволено лениться», больше того – она оказывается обреченной на неистощимый активизм.

Рождается новый гигантизм, неведомый прежним эпохам, включая Ренессанс. Так, Л.Н. Мартынов в стихотворении «Забыто» восклицает:

Я чувствую воздействие земное,
На судьбы солнц, на ход небесных дел!
/317/

Новое глобалистское мироощущение проникает даже в прозу Есенина: «Пространство будет побеждено.., - утверждает певец «Руси уходящей» и современник «грез» К.Э. Циолковского «о земле и небе», - Человечество будет перекликаться с земли не только с близкими ему по планетам спутниками, а со всем миром в его необъятности… Буря наших дней должна устремить и нас от сдвига наземного к сдвигу Космоса» /318/.
Постепенно, однако, нарастает ощущение неприкаянности человека в пустотелом объеме бессмысленно зияющего и так и не покоренного человеку мироздания. Так у А.А. Тарковского в ряде стихотворений; например, в поэтическом тексте – «Сократ»:

Как раковину мир переполняя,
Шумит по-олимпийски пустота.
/319/

Лирическое Я тщетно всматривается «в пространство мировое, шаровое» /319/ в стихотворении «Малютка жизнь», «в зияющую рану мира» /320/ в стихотворении «Явь и речь».

Небо влечет к себе, но человек уже не постигает теологически обусловленной природы самого этого влечения, при этом оставаясь астрально-завороженным… Это видно, например, у А.Т. Твардовского в стихотворении «Полночь в моё городское окно…»:

Позднее небо полным-полно
Скученных звёзд мирами.
/324/

У Я.В. Смелякова – в стихотворении «Если я заболею…»:

…постелите мне степь,
занавесьте мне окна туманом,
в изголовье поставьте
ночную звезду.
/326/

Характерно, что не икону, а «ночную звезду».

У советского человека возникает совершенно другое по отношению к всевозможным формам сакральности мироощущение, которое по-своему проникновенно выражают шедевры советской философской лирики. Например, стихотворение С.С. Орлова «Мир безначальный, бесконечный…»:

Мир безначальный, бесконечный…
Мы, пассажиры на земле,
Летим, а мимо свищет вечность,
Сверкая звездами во мгле.
/331/

Или – А.П. Межирова «Впервые в жизни собственным умом…»:

…плоть моя вместила
В себе неисчислимые светила,
Которыми кишит небесный свод.
/332/

Аналогично у В.С. Шефнера в стихотворении с характерным названием «Соотношения»:

В свой череп – костяной чехол –
Я всю Вселенную вместил.
/335/

Очень интересно, что на фоне этих профанических соотношений всплывают и совсем иные метафизические пропорции. Например, у Д.С. Самойлова в стихотворении «Вечность – предположенье…»:

Время – только отсрочка,
Пространство – только порог.
А цель Вселенной – точка.
И эта точка – Бог.
/339/

Или – у Ю.Д. Левитанского в стихотворном тексте «Испытание тремя пространствами»:

…что бы там мудрецы ни писали
о высях небесных,
малейшие силы души моей
выше всякого неба!..
/344/

Иными словами, ощущение божественной природы Бытия оказывается не совсем утерянным в поэтическом сознании. Сохраняется и ощущение непроходимой тайны Бытия – более древнее, чем христианский и библейский гнозис. Например, у Ю.П. Мориц в стихотворении «Есть силы тайные…», где уже в самом названии подчеркнута непроницаемость мира для человеческого ума:

мы слишком молоды и слишком уязвимы
в просторах звездных…
/352/

В ХХ столетии от Рождества Христова космос может не только пугать, но и оставлять подчеркнуто равнодушным поэтическое воображение. Так у Г.Я. Горбовского в посвящении М. Дудину «Смотрю на звезды, словно жду…»:

Что звезды? Пыль… Отворотясь,
смотрю в себя. В моей вселенной
есть все: и глубина, и страсть,
и путь… и свет любви нетленной.
/356/

Вне всякого сомнения сохраняется и благоговейное отношение к небесному пространству, развернутое в эзотерическом сопряжении христианских, мифологических и даже новоевропейских смыслов. Так у В.А. Сосноры в стихотворении «Храни тебя Христос, мой человек…»:

…небо – необъятно вновь и вновь… /357/

У И.Ф. Жданова в стихотворении с предупреждающим об открытой враждебности мирового пространства началом – «Стоит шагнуть – попадёшь на вершину иглы…» – уже в ироническом контексте рождается близкий образ:

…обетованная ширь… /372/

Родственная тема нехватки онтологического совершенства, неблагоприятности мировых просторов, иными словами, от-сутствия Бога в Бытии развивается в стихотворении А.С. Кушнера «Таврический сад»:

…его, говоря осмотрительно, нет
В онтологическом, самом существенном, смысле,
Бог – совершенство, но где совершенство? Предмет
Спора подмочен, и капли на листьях повисли.
/364/

Просматривается она и у М.Н. Аввакумовой в поэтическом тексте «Что небу эти муки жданья…», где всплывает почти инфернальный образ мира, лишенного ангелического попечения, «небесного воинства»:

В каких подпольях мирозданья…
……………………………………….
…Космос – как Тиберий,
один, без войск.
/374/

У И.А. Бродского в «Эклоге 4-й (зимней)» культурно-морфологически пережитая «смерть Бога» накладывает свой неизгладимый отпечаток на образ нового мироздания, практически не оставляющего места для человека:

Время есть мясо немой Вселенной.
………………………………………….
…избыток времени в чистом, то есть
без примеси вашей жизни, виде.
/377/

Интересно, что за столетие до Бродского, трактовавшего «полноту времен» через «минус» человеческой жизни, Ф.И. Тютчев поэтически определит «пространство мирозданья» через полноту человеческого «отсутствия»:

…son absence – tout l`espace. (12)

Звезды новоевропейского космоса постепенно утрачивают способность покровительствовать человеку, а там, где она остается, начинаются субъективные царства глобального иллюзионизма. В этой многоразличной одержимости небо становится неуместным, а звезды чуждыми. И русская астропоэтика, конечно же, развертывается не в Туманности Андромеды, чтобы оставаться непричастной этому контринициатическому процессу становления западной цивилизации…

Не то было в древности, на «утренней заре» Средиземноморского мира… У современного мыслителя читаем: «Звёзды – это те, что были испокон века, былые, и те, что будут возвращаться впредь. Они – те, что некогда были и ещё будут. Этим былым и будущим определяется их настоящее… Древние сверстники, они «поэтически жительствуют» вместе с Богом морей Эгейского мира, вместе с его островами и насельниками» (13), - так говорит Хайдеггер в поздней работе «Жительствование человека». В предисловии А.В. Михайлова отмечается близость Хайдеггера с Флоренским (14), много внимания уделившим проблематике и символике пространства, его сакральной природе и культурно-исторической профанизации… Этому вопросу немало места отведено в трудах Р. Генона (15). Однако отец Павел Флоренский, вопреки драме собственной жизни, утверждал, что профаническое время подходит к концу и мы – свидетели и участники макроисторического финала «платонического месяца» Рыб – стоим на пороге новой сакрализации космоса, открытия культового статуса Вселенной. Исследователи отмечают, что «ренессансовая культура Европы, по убеждению Ф.<лоренского>, закончила свое существование к нач.<алу> ХХ в.<ека>, и теперь можно наблюдать первые ростки культуры нового типа» (16).

При всём устойчивом консерватизме академически сложившейся в Новое время физической науки и в её недрах вызрел очевидный теологический поворот (причём, как в лютеранской, кальвинистской и католической, так и в православной традициях), о чём свидетельствуют работы крупнейших современных западных учёных, работающих в расширяющемся русле совмещения научного и богословского осмысления предельных вопросов (17).

Более того, поколение детей, живших в 60 – 70-е годы в СССР, странным образом волновали «антиидеологические» вопросы о бесконечности, о вселенной, о времени и пространстве, о вечности и конечности (18), отодвигая социальные и психологические темы для изрядно наскучившей рефлексии воспитателей… Не отсюда ли «апофеоз беспочвенности» и прорывы софийного гнозиса об астропоэтической родине у советского ребенка, ещё не слышавшего о «не возе сена» – Вознесенском, «рождённом из звезд»:

Я родился из звёзд,
А не папы и мамы;
Я без всяких корней
И кружу над чужими домами…
Я как ветер из слёз
И как дождь на лугу опустелом –
В нескончании дней
На земле инородное тело…
(19)

Но сознание ребенка лишь до срока кружится «инородным телом» в магнитосфере вечерней земли: настанет новое утро для долгого праздника над неведомыми островами под незримыми для многих, слишком многих, звёздными крышами.

Звездочеты во все времена вызывали подозрение: «Рассказывают, - пишет Платон в «Теэтете», - что наблюдая звёзды и глядя наверх, Фалес упал в колодец, а какая-то фракиянка – хорошенькая и остроумная служанка – подняла его насмех: он, мол, желает знать то, что на небе, а того, что перед ним и под ногами, не замечает» (20). Сегодня же мы вспоминаем о «хорошенькой фракиянке» лишь благодаря ослепшему для всего ближайшего Фалесу.

Русская же астропоэтика не только отворяет художественно-философскую картину современного нестационарного космоса, но и свидетельствует, вопреки Шпенглеру, о специфической включенности русской культуры в большую космоцентрированную историю человеческого мира.

----------

1. Макдугалл Дж. Д. Краткая история планеты Земля: горы, животные, огонь и лёд. СПб., 2001. С. 6-7.
2. См.: Шелер М. Положение человека в космосе // Проблема человека в западной философии: Сборник. М., 1988.
3. Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории. Т. 2: Всемирно-исторические перспективы. М., 1998. С. 307.
4. Подробнее об этом литературно-философском феномене см.: Новиков А.И. «Дойти до сути»: (Русская философская поэзия как явление духовной культуры) // Русская философская поэзия: Четыре столетия / Сост. А.И. Новиков. СПб., 1992.
5. Бибихин В.В. Мир. Томск, 1995. С. 116.
6. См.: Круг, Инок Григорий. Мысли о Святой Троице // Храм: Журнал церковного искусства. Вып. 1. М., 1991. С. 66.
7. См.: Церковь Христова. Саранск, 1991.
8. Здесь и далее цитации поэтических текстов (кроме специально оговоренных случаев) приводятся с указанием в косых скобках страницы по следующему изданию: Русская философская поэзия: Четыре столетия / Сост. А.И. Новиков. СПб., 1992.
9. Здесь и далее цитации поэтических текстов А.С. Хомякова приводятся с указанием в квадратных скобках страницы по следующему изданию: Хомяков А.С. Стихотворения и драмы. Л., 1969.
10. Супруга поэта, Е.М. Хомякова, в письме к своему брату Н.М. Языкову от 3 января 1841 года, отмечала: «И.В. Киреевский говорит, что это самые лучшие стихи Алексея Степановича...» (Цит. по: Хомяков А.С. Стихотворения и драмы. Л., 1969. С. 561.). «Стихотворение было переведено на английский язык пастором В. Пальмером, известным деятелем англиканской церкви и этот факт, по словам П.И. Бартенева, послужил поводом для знакомства и длительной переписки Хомякова с переводчиком...» (Там же), — комментирует эти стихи Б.Ф. Егоров.
11. Левитан Е.П. Астрономия: Учеб. для 11 кл. общеобразоват. учреждений. М.,1994. С. 168.
12. Тютчев Ф.И. Соч.: В 2 т. М., 1980. Т. 1. С. 224.
13. Хайдеггер М. Жительствование человека // Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. М., 1993. С. 296.
14. См.: Михайлов А.В. Вместо введения // Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. М., 1993. С. ХХVII.
15. Особо см.: Генон Р. Царство количества и знамения времени. М., 1994.
16. Трубачев, Игумен Андроник, Половинкин С.М. Флоренский // Русская философия: Словарь / Под общ. Ред. М.А. Маслина. М., 1995. С. 587.
17. См.: Крейг У. Самое начало (Происхождение Вселенной и существование Бога). Чикаго; М., 1990; Marion J.-L. Dieu sans l’être. Paris, 1991; Яки С.Л. Бог и космологи. Долгопрудный, 1993; Полкинхорн Дж. Вера глазами физика: Богословские заметки «снизу – вверх». М., 1998; Пикок А. Богословие в век науки: Модели бытия и становления в богословии и науке. М., 2004; Влошек С. Рациональность веры. М., 2005; Хеллер М. Творческий конфликт: О проблемах взаимодействия научного и религиозного мировоззрения. М., 2005; Мольтман Ю. Наука и мудрость: К диалогу естественных наук и богословия. М., 2005; Клеман О. Смысл Земли. М., 2005; Нестерук А.В. Логос и космос: Богословие, наука и православное предание. М., 2006.
18. Можно сказать, что книги Шкловского «Вселенная. Жизнь. Разум», «Звёзды: их рождение, жизнь и смерть», Новикова «Эволюция вселенной», Девиса «Суперсила» ложились на экзистенциально подготовленную квазиметафизическую «почву»…
19. Из домашнего архива. Cм. также: Океанский Вяч. Апофеоз беспочвенности // Океанский Вяч. Неувядаемый цвет (религиозно-философская лирика). Шуя, 2006. С. 19.
20. Фрагменты ранних греческих философов. Ч. I: От эпических теокосмогоний до возникновения атомистики. М., 1989. С. 107.



Добавлено: 26.10.2007
Просмотров: 3009 | Комментарии: 1

Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
 
Хостинг от uCoz
 
 
Поиск по каталогу
Статистика