Всё имеет свою метафизическую сторону, даже если последняя не улавливается сачками философского концептуализма. Но в мире, где на месте метафизики оказались «идеологии», а на месте космологии – «мировоззрения», от всего серьёзного людям хочется отдохнуть и место необходимости занимает необязательность. Вместо символики корней – ритуализированное скольжение… В этих условиях мы крайне редко задумываемся над основаниями повседневной реальности, начиная от так называемой обыденной «рутины» – и до того, что именуется в современном мире заманчивым словечком «экстрим». Когда современный культуролог пишет, что повседневность – единственное место, где человек встречается со священным (1), то явно предполагается, что священное метафизически старше и экзистенциально значительнее самой повседневности. Но какой культурно-исторический возраст имеют прыжки с парашютом? организованный пляжный отдых? индустрия туризма? Какой способ профанации Бытия лежит в основании того устроения человеческого мира, где путешествие («тур») становится «туризмом»? Его (как способа профанации Бытия, так и феномена туризма!) тысячелетиями не было в мировой истории: ни во времена Александра Великого, шедшего на край света; ни во времена Крестовых походов, направленных на освобождение Святой земли; ни даже во времена моряка из Йорка Робинзона Крузо… Паломничества в Мекку, в Иерусалим, хожения по монастырям, к святым источникам, странствия в поисках Китежа или Божьей правды – качественно иные по способу своего непрофанированного Бытия, нежели то, что наше сознание связало с туристической психологией, которая построена на базисном принципе «везде проездом». Турист никогда не доедет – в глубочайшем смысле прихождения к сути! – до священного пасхального огня, даже если и окажется случайным свидетелем человеческой потасовки вокруг непостижимых для профанов духовных событий. Туризм снимает само телеологическое напряжение любого путешествия, обесценивает саму метафизику путешествия, играя ценами на рынке бизнес-туров. Этот факт давным-давно бросает тень подозрения на всякую оправданность путешествия. Так, Лао-цзы говорил, что Вселенную можно познать, не выходя за пределы своего огорода – и, спустя много столетий, на эту тему по-своему отзывается кёнигсбергский домосед И. Кант. Эта тема заостряется у немецких романтиков, если вспомнить Новалиса, для которого Вселенная – внутренняя реальность метафизических странствий человеческой души; у американских трансценденталистов: прежде всего – у Р.У. Эмерсона, объявившего путешествия раем для дураков. Она звучит по-своему у гениального «провинциала» М. Хайдеггера (2) и у бесприютного Андрея Тарковского, для которого есть только один вид подлинного путешествия – в наш внутренний мир… И всё-таки если туризм в экзистенциологическом смысле является до некоторой степени антонимом крае-ведения, то путе-шествие отнюдь не враждебно ни тропам родины, ни зову дальних странствий – подчеркнём, имеющих высшее метафизическое (хотя и не всегда достаточно внятное для кабинетной логики) оправдание и не лишённых качественной «меры» священного… Путе-шествие есть поэтому парадоксальное укоренение в пути. Оно в высшей степени серьёзно и обязательно. Если вспомнить профессиональный жаргон военных моряков, то надо заметить, что в их среде по морям не «плавают» (поскольку плавает нечто другое…), а – «ходят». Христос и святые также открывают нам образы хождения по водам. В качестве пере-хода может выступать пере-лёт на другой конец земли, но в качестве про-лёта может оказаться пеший поход на соседнюю улицу…

Все эти символические модели могут быть развиты и применены к самым разнообразным уровням человеческого существования. Так, если Р. Генон высказывал глубинные соображения о катастрофической логике вырождения сакральных наук в профанные (3), то М. Хайдеггер великолепно показал, как они могут работать на уровне трансмутации фундаментальной науки в наукоёмкое производство: «Решительное развитие современного производственного характера науки создаёт соответственно и новую породу людей. Учёный исчезает. Его сменяет исследователь, включённый в штат исследовательского предприятия. Это, а не культивирование учёности, придаёт его работе злободневность. Исследователю уже не нужна дома библиотека. Кроме того, он везде проездом. Он проводит обсуждения на конференциях и получает информацию на конгрессах. Он связан заказами издателей. Они теперь, между прочим, определяют, какие надо писать книги» (4).

Тем не менее, от беспросветного пессимизма нас должна защитить сама проблемная основа современной эпистемы – «…этот статус современного знания, сомневающегося не только в тех или иных понятиях, но и в самом абсолютном значении познания в качестве исчерпывающей характеристики разума» (5). Этот – отнюдь не беспросветный! – критицизм, считавшийся благочестием европейской мысли от Канта до Делёза, стоил не малых жертв (по некоторым диагнозам, впрочем, жертв абсолютных (6)!) – хотелось бы, однако, верить, что неометафизика, восхождение которой уже занимается – для многих непонятной ещё вполне – оккультной зарёю на горизонте будущей интеллектуальной истории (7), не принесёт в жертву сам критицизм, а вместе с ним и завоёванный в Новое и Новейшее время статус неоднозначного, проблемного – и даже: парадоксального! – мышления. В противном случае, придётся выступить в защиту туризма против насильственной сакрализации мира!

==========

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Новикова Н.Л. Культура повседневности: Теоретический аспект: Учебник. Саранск, 2004.
2. Хайдеггер М. Творческий ландшафт: Почему мы остаёмся в провинции? // Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет / Сост. А.В. Михайлов. М., 1993. С. 218–221.
3. Генон Р. Царство количества и знамения времени. М., 1994.
4. Хайдеггер М. Время картины мира // Новая технократическая волна на Западе. М., 1986. С. 99–100.
5. Библер В.С. Диалог культур и школа ХХI века // Школа диалога культур: Идеи. Опыт. Проблемы. Перспективы. Кемерово, 1993. С. 23.
6. Хайдеггер М. Слова Ницше «Бог мёртв» // Хайдеггер М. Указ. собр. соч. С. 168–217.
7. Эпштейн М. Début de siecle, или От пост- к прото-. Манифест нового века // Знамя. 2001. № 5. С. 180–198.