Завершённость философии была отмечена уже крупнейшими европейскими мыслителями ХIХ века. Вослед Гегелю и Ницше В.С. Соловьёв отмечал: «…философия в смысле отвлечённого, исключительно теоретического познания окончила своё развитие и перешла безвозвратно в мир прошедшего. Это убеждение отличается от обыкновенного отрицательного отношения к философии…» . Не брутально воспринятая позитивистская отмена философии – но, скорее, напротив, сущностная завершённость, свершённость как опыт длящегося в истории начала потребовала настойчивого осмысления конкретизированной воплощённости этого завершившегося свершения. В начале ХХ века, на пороге двух мировых войн, глобальных катастроф, приближение которых из будущего ощущалось тогда уже очень остро наиболее проникновенными представителями интеллектуальной культуры, рождалась потребность в институциональной фиксации некоего сотериологического начала в сфере достоверного знания – начала, близкого к тому, какое в сфере веры выполняет Церковь. Этим объясняется повышенное внимание к самой идее Университета у двух крупнейших мыслителей ХХ века, о которых речь пойдёт ниже. В своей вступительной лекции в Московском университете к курсу «Критическое исследование проблем и идеалов политической экономии (очерки социальной философии)» (опубликованной в 85-м выпуске журнала «Вопросы философии и психологии», 1906 г., кн. V) С.Н. Булгаков сразу обращается к универсализму знания, исходно заложенному в самом имени Университета: «…университет… не знания, но знание, не науки, но наука, не частности, но целое, всё, universum. Прислушайтесь к этому зову, молчаливому, но могучему. Университет как идея, как идеал целокупного, всеобщего, единого знания выражает неутолимую духовную жажду, могучую потребность всякого сознательного человека. … …первый университет родился… вместе с первым мыслителем» . Согласно Булгакову, универсум – высшая точка мышления в сфере достоверного знания, а потому именно университет оказывается его хранилищем и одновременно основою универсального общечеловеческого праксиса: «Высший полёт… мысли возносит её к сознанию мирового единства и устремляет к идеалу университета как цельного знания» . Поэтому университет, оказывается, имеет глубинно-антропологическое «измерение» и связан в этом качестве с некоей высокой необходимостью. Далее Булгаков указывает на фактичность углубляющегося антропологического кризиса Нового времени: «…новое время в наибольшей степени характеризуется упадком истинно университетского духа… Прежний универсализм древности и средневековья (да и новейшей философии) кажется теперь дилетантизмом… начинает притупляться уже тонкость философских ощущений, специалисты перестают страдать от своей специализации и начинают даже гордиться ею…» . В качестве сотериологической альтернативы губительной в антропологическом отношении деструкции универсализма мыслитель призывает «двигаться навстречу единственно достойному человека идеалу цельного знания» . Булгаков даёт и глубокую культурологическую диагностику тому реальному состоянию, в котором находится к началу ХХ века университет: «…существует же и теперь университет, слышится, хотя и слабо, его зовущий голос, ещё не свёрнуто его знамя. Значит, идеал – universitas – не до конца померк в современном сознании. Неужели же теперь существование университета выражается только в внешнем соединении в одном здании и под одной кровлей отчуждённых взаимно наук так, как в кунсткамере или музее в одном помещении или зале собираются разные предметы, принадлежащие чуждым цивилизациям? Есть ли университет такой музей или кунсткамера знаний, механическое соединение нескольких факультетов или специальных кафедр? Но если это так, то следует прямо сказать, что университета теперь нет, потому ли, что его вообще не может быть в наше время при теперешнем состоянии знаний, или же потому, что теперешние учёные не в состоянии создать университет, и пора его заменить механически организованным политехникумом. Университет остаётся тогда лишь административно-бытовым термином, обозначающим место соединения разных специальностей…» . Но это реальное состояние не только невыносимо, но и в каком-то наиглубочайшем смысле совершенно не реально для самих носителей имени университета – учёных, преподавателей и, прежде всего, студентов: «…должна существовать какая-то жажда, неутолённое стремление к университетскому, или, что то же, универсальному, цельному знанию и преподаванию» . Взыскующая мысль, не находящая утоления в реальном положении дел, прокладывает путь к моделированию и воплощению своего идеала. Указывая на «кризис и ломку» в современном «философском и общественном сознании», вставшим на путь чрезмерной специализации знания, Булгаков противопоставляет им «философию мира» , «идеал, лежащий на дне философии и религии», который есть «конечная и универсальная гармония, положительное всеединство», о коих извещает «духовный зов университета» . Призывая «поднять нить социально-философской мысли там, где она выпала из рук Гегеля, и повести её дальше», Булгаков говорит о некоей «новой науке» , ещё не получившей своего адекватного имени: «Обращаясь к социальной науке, которая окрещена была позитивизмом уродливым, двухъязычным именем – социология, надо сказать, что её судьба оказалась наиболее плачевна, как дни горя после дней счастья. Ибо она уже имела славное начало у представителей идеализма. Хотя она и далека была от завершения, но намечался план здания, ставились проблемы; формально она уже стояла высоко. Эпоха позитивизма вместе с философией уничтожила и эту работу…» . По нашему убеждению, речь тут идёт именно о культурологии, которая получит своё окончательное имя позднее, в середине ХХ века (Л. Уайт), но после Дж. Вико («Новая наука», 1725 г.) уже выступает на полигоне современного знания именно как «новая наука», претендующая на интегративный охват человеческого бытия в мировой глобальности. Интересно, что четверть века спустя М. Хайдеггер в своей знаменитой ректорской речи 1933 года «Самоутверждение немецкого университета», при всей специфичности сопутствующих обстоятельств, весьма близким Булгакову образом связывает университет с глубинным пониманием науки, имеющим своё «начало» в «зачине греческой философии»: «В том зачине человек Запада впервые, в силу своего языка, восстаёт… против сущего в целом, вопрошая и постигая его как то сущее, какое оно есть. Всякая наука – философия, знает она о том или нет…» . «Наука, - согласно Хайдеггеру, - это сила, которая всё существование здесь держит под прицелом, объемля его. Наука – это упорное выстаивание посреди сущего в целом…» . Таким образом понятая метафизика становится высоким призванием самих носителей имени университета: «…служение знанию уже не может быть, - подчёркивает мыслитель в своей вступительной ректорской речи, - тупым торопливым натаскиванием ради получения «уважаемой» профессии. Государственный деятель и школьный учитель, врач и судья, священник и строитель – все они ведут и направляют… основополагающую сопряжённость этого существования с мирообразующими силами человеческого бытия… Не знание служит профессиям и занятиям, а наоборот: сами профессии производят высшее и существенное знание народа – знание обо всём его существовании здесь. … Такое изначальное понятие науки не обязывает к “деловитости” – оно первым делом обязывает к существенности и простоте вопрошания посреди исторического мира духовного совершения…» . Хайдеггер недвусмысленно указывает на универсальную идею науки и понимание её высокого предназначения как на меру самосознания нации и незыблемый критерий её включённости в мировую историю, понятую в качестве драматической манифестации структурного развёртывания единого духовного начала во времени: «Наука в таком её понимании должна стать силой, слагающей корпорацию немецкого университета. …и преподаватели, и ученики должны быть захвачены… понятием науки, и они должны пребывать в такой захваченности ею. … Кафедра же только тогда кафедра, когда она заведомо помещает себя в область… законодательства духа, тем самым вынуждая стены дисциплин рушиться и преодолевая затхлость и неподлинность внешнего профессионального натаскивания. … Однако построение изначальной сущности науки требует такой огромной меры строгости, ответственности и выдержанного терпения, что по сравнению с этим едва ли имеет значение добросовестное следование сложившимся методам исследования или же суетливое их видоизменение» . В завершении своей ректорской речи Хайдеггер допускает развитие университета по деструктивному сценарию, а также реальную вполне апокалиптическую возможность того, что «духовная сила Запада потерпит крах и затрещит по всем швам», и «падёт отжившая, мнимая культура, которая увлечёт за собой в хаос все силы, заставляя их испускать дух в безумии» . Сегодня, в условиях продвижения «Болонского процесса» на Восток, мы видим своим долгом напомнить учёному миру о не лишённых глубинных культурно-исторических оснований соображениях наших ярких предшественников, столь много потрудившихся (вопреки всем скитаниям посреди «блуждающих огней») над сохранением метафизического опыта Целого через настойчивое внимание к его Имени.
---------- 1. Соловьёв В.С. Кризис западной философии (Против позитивистов) // Соловьёв В.С. Соч.: В 2 т. М.: «Мысль», 1990. Т. 2. С. 5. 2. Булгаков С.Н. Под знаком университета // Булгаков С.Н. Соч.: В 2 т. М.: «Наука», 1993. Т. 2: Избр. статьи. С. 273. 3. Там же. С. 274. 4. Там же. С. 275. 5. Там же. 6. Там же. С. 276. 7. Там же. 8. Там же. С. 282. 9. Там же. С. 285. 10. Там же. С. 280. 11. Там же. С. 279. 12. Хайдеггер М. Самоутверждение немецкого университета // Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет / Составл., переводы, вступ. статья, примеч. А.В. Михайлова. М.: «Гнозис», 1993. С. 223. 13. Там же. С. 224. 14. Там же. С. 228 – 229. 15. Там же. С. 229. 16. Там же. С. 230.
Добавлено: 25.10.2007
Просмотров: 798
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
