Опираясь на размышления из «самой философской книги» С.Н. Булгакова, мы обращаемся к проблеме образования и задаемся вопросом: каким следовало бы быть образованию, чтобы слово и язык его носителей были полновесными, могли бы приблизиться к уровню своей онтологической предназначенности - быть «голосами мира», «звучанием вселенной», а не «лингвистическим умножением и усложнением» (С. 35-36) . Что нужно делать, чтобы слово воспринималось не только как выражение субъективной сиюминутной психической энергии, но чтобы за ним ощущалось «дыхание вселенной», а это бы сопровождалось, в свою очередь, развитием чувства ответственности за все, что произносится.

В таком случае образовательные ситуации: «обучиться языку» и «владеть языком» - существенно различаются. И данное различие мы, вслед за С.Н. Булгаковым, В. фон. Гумбольдтом, Г. Шпетом и др. – связываем с тем, на каком уровне языка происходит его освоение: на уровне преимущественно внешних форм (грамматических, лексических или в виде знаковой системы и т.д.) или на уровне, приближающемся к уровню Внутренней формы языка. При этом в первую очередь мы опираемся на высказывание С.Н. Булгакова о том, что внешним формам языка мы обучаемся, а внутренняя - возникает в нас в меру человечности (С. 56).

Таким образом, освоение внутреннего слова, внутренней формы языка – невозможно осуществить механически, простым научением. Ныне еще более чем в прежние времена язык находится под бременем различных психологических наслоений, отмерших оболочек. Поэтому истинный онтологический смысл, идея слова воспринимаются лишь «абсолютным слухом», развитие который требует серьезного труда. Аксиома об «онтологической невозможности» (С. 27) разрыва мысли и слова не только указывает на эффективный путь образования: развитие мышления через развитие речи и развитие речи через развитие мышления, - но и подсказывает способ реализации этого пути. А способ один – ориентация на воспитание цельного, целомудренного человека, каковой только и способен постичь изначальное единство языка, ощущая онтологическую суть слова.

В этом случае характер постижения данного единства - по преимуществу интуитивный, поскольку интуиция внутренней формы языка в разной степени, но априори существует в нас, «одевая мысль раньше речи» (С. 14). По мере образовательного роста мы, как правило, обучаемся лишь материи, то есть внешним формам различных языков. В то же время необходимо создавать условия для взращивания интуиции, чувства внутренней формы. Эта форма «есть энергия, сила, не материальная, идеальная, неразрывная от материи, в ней только сущая, с нею антиномически сопряженная, как ее отрицание, преодоление и утверждение. Это есть идеализованная материя, просветленная формой, причем идеальное самобытное бытие формы осуществляется именно в ее действии, т.е. воплощаемости» (С. 15-16).

Говоря о связи Внутренней формы и внешних форм, выступающих в качестве материи, вслед за Булгаковым утверждая относительную независимость внутренней формы от способа выражения, - тем не менее обратим внимание на то, что каждая форма имеет материю, органически наиболее присущую ей. Они в этих случаях как будто избирают друг друга, а во всех других вариантах их сосуществование имеет элемент принуждения, насилия, внутреннего отторжения. Однако, хотя форма и материя существуют неразрывно, материя имеет второстепенное, подчиненное значение. Внутренняя сила слова сама по себе (как вещь-в-себе) не зависит от того, как мы ее выражаем. Но для нас важно – каким путем это происходит, поскольку внешние формы в разной степени передают смысл первослова. В поисках наиболее адекватных средств выражения, мы иногда злоупотребляем возможностями языка к изменению и плодим излишнее многоязычие, создающее проблему «знакового загрязнения» и «накопления отходов» такого рода деятельности.
Особо хотелось бы подчеркнуть вопрос о воспитании у учащихся отношения к слову ненормативному, бранному. На что бы эти слова ни указывали феноменально, они в любом случае несут в себе ноуменальную космическую природу зла, разрушения, пренебрежения, отрицания позитивных энергий, а также являются знаками низкой никчемной жизни, не отличающейся от смерти. Ведь произнесение слов, как справедливо говорит С.Н. Булгаков, «освобождение энергии их, вовсе не есть индифферентная вещь». Слова «образуют среду, имеющую свои свойства» и их действие неуничтожимо (С. 227). Думаем, низкие слова должны вызывать не меньше возмущения, чем отрицаемые Булгаковым неологизмы, слова-манекены, наподобие «совдепов». Все это действительно слова-вампиры, «сосущие кровь языка» и служащие «черной их магии».

Думаем, подлежит отдельному обсуждению вопрос о том, является ли негативная энергия, излучаемая такого рода словами – онтологически заданной, или она возникает вследствие искажения природы слова – в процессе его исторического употребления («злоупотребления» - если говорить словами С.Н. Булгакова). Причем последнее, в свою очередь является свидетельством болезненных метаморфоз существа человека, живущего этой языковой средой.

В любом случае для исцеления важно прийти к тому, чтобы школьники, студенты не столько осознавали, какие значения имеют слова из низких пластов лексики, сколько ощущали, чувствовали их как предмет или как среду, которые по своей природе способны вызывать отвращение к себе и к тем глубинным реалиям мира, с которыми они онтологически и генетически связаны. В данном случае «владеть языком» означает не умение пользоваться темным спектром его значений, а наоборот, подразумевает, едва ли не на уровне самосохранения или спасения, способность избегать этих сил, так как прикосновение к ним означает их актуализацию, их усиление и упрочение.

Особое значение сказанное приобретает в связи с бурным развитием визуальных языков, составляющих ныне существенную конкуренцию вербальным языкам в сфере коммуникации (или дополняющих вербальные языки). Визуальный дискурс при всей его специфике все-таки строятся на коммуникативной модели существующего вербального языка, а точнее, на актуальной модели речи. А потому он заимствовал и продолжает перенимать у вербального языка все его специфические черты, о которых мы говорили выше. Это же онтологическое содержание теперь передается еще и визуально, причем такой способ общения и передачи информации обладает подчас гораздо большими суггестивными возможностями, формируя еще и соответствующую визуальную картину мира.
Поскольку эмоции гораздо более динамичны, нежели рассуждения, то необходимо развивать, в первую очередь, именно эмоциональное отношение к такого рода словам, когда прежде всего возникает чувство отвращения, негодования и лишь потом на фоне этой эмоции происходит размышление о «приемлемости», «уместности в отдельных случаях», «богатой палитре русского языка» и даже «легитимации и кодификации мата» и т.д. Онтология этих слов должна болезненно ощущаться и беспокоить, тревожить. Только в этом случае возможно очищение бытовой обыденной речи и коммуникации от этого онтологического бремени мракобесия, которым избыточно отягощен русский народ и его язык.

Думаем, что по преимуществу лишь развитие внутреннего чувства языка, или развитие чувства внутренней формы языка, именно как переживания, сопровождающего рациональное изучение внешних лексических и грамматических форм, - будет способствовать исцелению и совершенствованию того языкового и ментального пространства в котором мы живем.

Внешне это, возможно, будет выражаться, например, в спонтанном восстановлении формы звательного падежа («отче», «мамо»), выражающей может быть самые глубинные интенции человеческой души. Или, на волне осознания и прочувствования онтологической и эстетической значимости не только слов, но и звуков (фонем), их сочетаний – общепринятым станет внимательное отношение к произнесению слов, восприятие их значения на всех уровнях, от фонетического до целостно-текстового, образно-понятийного и проч.

Это помогает даже на эмпирическом уровне ощутить ответственность за слово в процессе его произношения, «причастность слова логосу», избавляет слово и мысль от «бесцветности», ведь «художественные требования… присущи всякому произведению слова и мысли» (С. 213). Пусть такое развитие языка будет дополняться визуальными формами, наполняющими универсум значений смыслами, которые трудно выражаются вербально.

Но в любом случае образования, обучения необходимо помнить об исходном антропокосмическом смысле слов, об их внутренней энергии. Наше обращение к тем или иным потенциалам слова наполняет здесь-бытие и мировое пространство влиянием самых разнообразных сил, нам не подчиненных, но нами актуализируемых. Управление этой актуализацией реализуется лишь на основе чувства внутренней формы языка, являющейся виртуальным энергетическим пространством «единства истин». «Владеть языком» означает умение раскрывать смысл «первослов», чувствовать, ощущать как «струны всего мироздания» звучат в словах, а также оценивать это звучание.

----------
Ссылки на книгу Булгаков С.Н. Философия имени. – СПб: «Наука», 1998 – даются с указанием только номеров страниц в круглых скобках.