Мир создает язык из своей структуры — или язык творит мир? Вопрос мы задаем словами русского языка, не зная до конца, что есть слово, что есть язык. Можно ли научными методами познать эту истину, ответить на этот вопрос — конкретно на этот, хотя подобных неявных вопросов в мире множество? Какие вненаучные способы познания мира претендуют на получение ответа?

Наука остается наукой, пока она действует в рамках метода и/или ссылается на авторитет и/или на предыдущие разработки, произведенные в рамках метода и/или ссылающиеся на авторитет...

Научная картина мира — взгляд "изнутри" науки — похожа на вид из окна грандиозного здания, стремящегося вверх. И нет этажам конца. Из нижних окон можно наблюдать простые вещи: рычаги, натуральные числа, простые геометрические тела. Можно подняться наверх и видеть сквозь неостекленную еще раму окна ту или иную концепцию мироустройства, имеющую в основе неизменные рычаги, числа, тела. Из окон соседней комнаты концепция будет иной. А еще выше бегает архитектор, и строитель кричит "майна", принимая кирпич для постройки новых этажей. Вавилонская башня?

Наука стремится оцифровать любое знание, поместить его в систему себя — соотнести с другими знаниями — и дать ему имя. Имя должно быть однозначным — имеющим одно значение. Если это невозможно — а обычно это невозможно, слово противится односторонней трактовке — то правильный смысл выбирается из контекста, из системы. Вне системы, в другой системе слово снова приобретает многозначность. В идеале наука должна стать системой, охватывающей пусть и не каждый штрих мира — так как мир бесконечен — но могущей каждый штрих предсказать. Это возможно, если знание — истинно. Наука претендует на истинное знание.

Наука использует образы крайне редко, она избегает их. Наука — безОбразное знание. Образы возникают только для того, чтобы осознать какой-либо парадокс — или как иллюстрация к парадоксу. Демон Максвелла, демон Лапласа, кот Шрёдингера, бесконечные обезьяны, чёрный ящик. Каждый научный образ становится популярным, потому что он понятен, он дает понимание феномена, который очень трудно объяснить, понять логически. Искусство немедленно присваивает такой образ и использует его.

Искусство имеет путь, но не имеет цели. Искусство не дискретно, оно не терпит жестких схем. Оно опирается на труды прошлых поколений как дерево опирается на почву — корнями. Почва кормит дерево. История кормит искусство. Дерево растет вверх, дерево поглощает солнечный свет и воду, и нет его росту конца.

Искусству не важна научная достоверность, но важна выразительность, важна сила воздействия на зрителя. Оно развивается, подчиняясь тем законам, понять которые пытается наука. Искусство тоже дает имена, но имена многозначные, имена-образы. Искусство неприемлет безОбразность. Часто предсказания искусства предшествуют научным открытиям. То, чего наука добивается путем систематизации и анализа, искусство открывает невзначай. Открытия эти нельзя верифицировать, но они — тоже истина. Их не проверяют — их чувствуют. В них верят.

Религия уравнивает в правах опыт рациональный — проверяемый телесными чувствами и разумом — и опыт духовный. Религия не видит парадоксов там, где их видит наука. Религия — форма веры, претендующая быть вместилищем истины. И более ничего про религию, поскольку только человек, принадлежащий ей, принимающий ее, способен адекватно о ней рассуждать. Религия понятна изнутри. Это знание, получаемое через посвящение.

Жизнь, наша жизнь. Мы используем язык, мы имеем имена, мы живем в мире. Мы проверяем истины, предложенные наукой, искусством, религией — практикой жизни.

Наш язык — живой, его невозможно оцифровать. Даже будучи "упакованным" в ноли и единицы, он продолжает аналоговую, непрерывную жизнь. То, что буквы на экране для компьютера являются безликой информацией, не изменило отношения человека с языком. Язык больше рациональности.

Наши имена — многозначны, они — образы. На образ работает фонетика имени, семантика имени, "фамильность" имени или его не-отношение к истории семьи. Носитель имени принимает его от прошлых поколений людей, литературных и кино-героев, и сам продолжает историю имени значимостью собственной жизни. Что ближе к жизни? Наука, искусство, религия? Целостное восприятие мира требует совместной работы всех — и не упомянутых здесь — институтов познания.

Наука не живет идеальной мыслительной жизнью. При наличии журналов, книг, интерактивной глобальной сети научные конференции продолжают быть необходимостью. Живое общение позволяет передать от человека к человеку нечто такое, что не вмещается в рациональную систему.

Наука разрешает себе изучать все, в том числе и саму науку. В настоящее время наука видит свою ограниченность. Силлогистика, разбиение (демонтаж) изучаемого на простые объекты/знаки/подсистемы не дают целостного знания. Поэтому наука выходит за рамки рациональности. Знания многих гуманитарных наук не проверяемы на практике. В них можно верить или не верить, чувствовать их правоту или не чувствовать, соглашаться с их логикой или не соглашаться.

==========

1. Прот. Сергий Булгаков. Православие. Очерки учения православной церкви. Киев: "Лыбидь", [1991]. Оригинальное издание: Прот. Сергий Булгаков. Православие. Очерки учения православной церкви. Paris: YMCA-Press, [1964].

2. Рузавин Г.И. Логика. Практический курс. М., 2002.

Вопросов, на которые рациональная наука ответа не найдет — множество. Где существует образ, дедукция бессильна. Мир создает язык и язык творит мир. Рациональные методы хороши для изучения физического мира, данного нам в ощущениях. Мир метафизический, данный нам в образах, нельзя просто анализировать; но его можно познавать, используя подчас и вненаучные методы. И нет познанию конца.