Может показаться, что Хомяковско-Булгаковское начинание не представляет пока цельного здания… А. Шопенгауэр, с которым, согласно замечанию одного историка русской мысли, у А.С. Хомякова есть любопытные точки соприкосновения, однажды заметил о себе, что он – мыслитель на разные случаи; это, однако, не мешает, а даже помогает видеть проблемное единство, охватившее всё им написанное… Р. Генон на более глубоком уровне показывал бесперспективность любых форм натуралистической и систематической метафизики, обращаясь к её многоплановым символическим фигурам.

Авторы книги работают в традиции и методе, венчаемых в ХХ веке славным именем А.Ф. Лосева, но и выходят за эти пределы, причём, в самом существенном – в реставрации метафизики русского слова, то есть – возвращаясь к отцу Сергию Булгакову. Феноменальное многообразие культурологической мысли, религиозной философии, художественной словесности – лишь при первом взгляде: прихотливо случайное! – максимально работает на одну идею, которую можно выразить логикой герменевтического круга: метафизика кризиса и кризис метафизики.

Русская интеллектуально-поэтическая культура последних двух столетий, попадая в это мощное гравитационное поле смыслов мировой истории, проживает его, питается от него, и от него же истощается… Проживание судьбы оказывается персонологически означенным опытом и через это поднимается высоко над миром, оставаясь неким ещё не прочитанным знамением для всего предстоящего.

Уже ранний Хомяков, предвосхищая О. Шпенглера и М. Хайдеггера, глубоко прочувствовал эту фундаментальную метафизическую тему пограничности Бытия и Ничто: