Стоял 1941 год. Короткое северное лето раскинулось над беломорским побережьем. «Крепостных» строителей печорской железнодорожной магистрали партиями увозили на фронт, погружая на большие баржи, подходившие к пирсу одна за другой.
Михаил Иванович Автореев стремился скорее отправиться на войну, покинуть этот бесприютный край лютых холодов и промерзлой земли, просмоленных шпал и ночных хлеборезок… Из-под власти архитекторов военного коммунизма он, как и все и всё вокруг, незаметно переходил под командование более могущественного архитектора – демиурга истории, которым всегда была война.
Михаил уже перешел над пропастью тёмной воды по качающемуся трапу на баржу, когда услышал с берега окрик командира:
- Автореев! Назад – на берег!..
Оказалось – не готовы какие-то документы, не довершены какие-то дела по части канцелярии…
Когда Михаил бегом возвращался назад, он ещё мечтал успеть на эту же баржу, но незримая рука судьбы уже отшвартовала её от берега, предавая, как и всё в мире, своему пути.
Дальше всё было подобно жуткому сновидению: резко нарастающий гул немецких бомбардировщиков, водяные столбы, взлетевшие к небу, содрогнувшаяся от разрывов земля… Одна из первых бомб потопила едва отошедшую от берега баржу, на которую опоздал Михаил… Стая черных железных птиц, описав дугу над побережьем и вспахав море гигантскими взрывами, умчалась к дымчатому северному горизонту.
Михаил часто думал об этом странном и милостивом только к нему роковом жесте… Его волшебная печать так и осталась не смыта мутными водами долгой войны: и когда в гипнотическом движении к смерти ходил в штыковую атаку на фрицев, и когда с разорванным лицом истекал кровью в брянском лесу под звёздами на снегу, и когда не поместившийся в санитарный самолет был привязан к его крылу, и потом, когда жена, Валентина Николаевна, повезла свою первую группу крови во владимирский госпиталь, и после - в беспрестанных бомбежках-«мясорубках» в Литве, Польше и Восточной Пруссии…
Он прошёл долгий и трудный путь по земле, терпел много житейского горя. Но было и что-то бесконечно счастливое в его разрубленном лице, в его худощавой высокой фигуре, словно венчались в этом образе поэтический дар жизни и доброе от Господа сердце, сокрытое под тёмно-синим длинным плащом.
Он нёс на себе черты своей мрачной волчьей эпохи, и какое-то высшее смирение осеннего листа почивало на его путях.
«Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю», - говорил Христос.
…Дед похоронен на ивановском кладбище «Ново-Талицы», название которого можно перевести и как новые весенние одежды; похоронен в восемьдесят втором квартале, ближе к дороге и восточному краю…