Середина августа. Среднерусские полусны-полуяви… Тихий вечер. Дымчатая синь неба. Оранжевые отсветы заката догорают на крышах и в окнах ветшающих изб, на сумеречных кронах кладбищенских деревьев… Долго бродим в запустении старого сада меж сбитых и ржавеющих крестов, разбитых плит и заросших могил. Как заколдованные глядим на взорванную – словно в другой какой-то жизни – и всё-таки ещё уцелевшую часовенку, на крыше которой теперь растут задумчивые берёзы…
Этот кладбищенский первозданный уголок расположен на высоком холме, у маленькой речки, текущей из безбрежных для её протяженности лесов в бескрайние луга… В таких местах время не просто обнажается своими руинами, но, обнажаясь, опространстливается, мнимо теряя свою временность. И тогда начинает казаться, что истории не было и нет, ибо она – лишь сон, жутковатая греза этого запущенного сада…
Когда в храм перестают ходить люди, в нём начинают царить деревья и травы; а когда небесные Ангелы оставляют людей, над ними начинает царить земля. Человеческая история вообще возможна лишь под надзором Сверхприродного. Вместе с отлетом последнего Ангела история начинает растворяться в природе, а время тает в пространстве, сливая жизнь со смертью…
Люди, строившие и ломавшие кладбищенскую церковь, умерли. Их деревянные кресты сгнили, а железные, которые изъела ржа, - заросли густой травой. Властное чрево земли оказалось сильнее недолговечной людской памяти… Но всего ли на свете оно сильней?
Из могил поднимаются к небу могучие вековые деревья. В их кронах вьют гнёзда безымянные птицы и ночуют бездомные облака… Лишь весенние грозы, осенние дожди и бездонные снегопады приходят небесной милостью, и спокойные звёзды в ночном небе, ещё не упавшие с него, ещё держащие в своих невидимых руках мировые пути, молчаливо напоминают о Боге.