Карниз: необратимое скольжение, в котором стекаются начала и концы Всего.

Сердце ищет тотальности, освобождённой от логического рабства и доводов разума: «как минимум – Всё».

Свобода дается в мышлении, но не является категорией мысли: она – чистый сдвиг.

Нелогоцентрическое мышление: мысль не-озабоченная собственной мнимой автономией, но начало берущая от реки, вечера или от печки, от странности самих вещей и событий, от перманентной шизофрении существования… А как пахнут звёзды, когда ты ещё не устала!

Леди Метафизика, освободившая человека из животного рабства, сама теперь стала надзирательницей, устанавливающей границы антропологически дозволенного. Но не забудем: она – женщина и втайне хочет, чтобы её совращали… Мамочка, я так хочу лунный кофе, вскипяченный в сугробах зимы, посыпанный звёздным пеплом!

Мера горшечника более любезна египетскому ангелу, любившему титана Антония, шагнувшего в Безмерное через Пустыню…

Зима, как белая медведица, уже плывет в наши заливы и реки из океана Будущего, с тех берегов, на которые ей не суждено вернуться никогда.

«Бытие» придумали философы, теперь они «прозадумали» с ним покончить; но есть просто пронзающая сердце Синь, непостижимая и неподъемная как внезапный надрыв… Не странно ли, однако, что Синь – по-китайски «сердце»?

Необратимость существует только на фоне личностной памяти, недоступной ни животному царству, ни «космическому разуму», направляющему звезды «на круги своя»: человечество сегодня прощается с пространством и стоит на пороге «открытий в области времени» (Андрей Тарковский). При всей онтологической скуке, постмодернизме и т.п., мы уже вступили в будущее, которое не способны описать. Но мы не вникли даже в то, что было: как ни странно, прошлое все еще опережает нас…

Когда спросят философов, поруганных на земле пашущими и сеющими, строящими и ломающими, воюющими и по звёздам прорицающими судьбу, когда спросят их, что вы принесли к Престолу Божьему, кроме сокрушённого сердца, страха и благоговения, тогда они скажут: «Мы принесли свою любовь к мудрости, просеянную в мир семенем нашей никудышности, мы собрали её плоды во Славу Твою, Господи!..»
Гробы похожи на лодки, а лодки не похожи на гробы…
Неприметность поступи неотвратимого низвергается в полумрак предрассветного марева… Когда ничего уже сказать нельзя, уже всё сказать можно.
В снежности снега заснежена снеговость дольней бесприютности, поклонно предстоящей на милость пресветлости горних обителей…
За бибихинско-гераклитовской Молнией Логоса скрывается куда более редкостный вид непрозрачного для ума огня – Шаровая Молния…

Мы живём в эпоху упавшего херувима! Чайку, господа, чайку залейте горяченького в подполье души и хватит вам бродить в развалинах мира. А Розанов-то оставил чай, и бродит-бродит в развалинах, в поисках антител с антиминса жизни. И навсегда уже будет так. А вы, сволочи, и не заметили…

«Человек есть ночь…», - учил ранний Гегель («идеалистическая сволочь», по Ленину). Не Лиотар и не “евреи” продолжают гулять по крышам, а, знаете, мы: у нас от рождения нарушено чувство границы – мы «затронуты» Абсолютным! Сверхрусские, антинарод! Евреи здороваются на всякий случай, а у нас не здороваются на всякий случай… Живут самопожиранием. Без любви.

Когда-то давным-давно из-за синих гор и дальних морей я приехал поздним вечером к моему дорогому дуду, живущему в избушке на берегу сказочной реки моего детства; скоротали ночь, а на утро я уехал… Он потом писал мне за сини горы: «Ты уехал так скоро, что как будто приснился мне…»
Океан впадает в реку; река возвращается к истокам; время всех пощадило…